Война
Записал свои впечатления о войне
Мне было десять, когда я впервые услышал звуки выстрелов. Последний месяц они становились все ближе к дому, но теперь автоматная очередь затрещала на соседней улице. В те годы оконные рамы были еще деревянными, с годами они рассыхались, слабели, и стекла дрожали от каждого громкого звука. Когда мама вбежала в детскую, я сидел на полу у окна, закрыв уши. Она увела меня в гостиную, схватила телефон — звонила, говорила, говорила, говорила и плакала.
Через несколько дней за отцом пришли военные. Он улыбался, как будто ехал в рабочую командировку, в какой-нибудь солнечный город. Но когда прощались, лицо его было другим и тогда я понял, что дела плохи. Нас с сестрой отправили к бабушке — небольшой шахтёрский город на Донбассе. На вокзал мы долго и мучительно ехали в душном потоке машин с белыми ленточками на зеркалах — это был знак, что в машине гражданские.
Донецк оказался маленьким рабочим, ни чем не примечательным, скучным и унылым городом. Прогулка по кладбищу в понедельник была бы увлекательнее, чем прогулка по центральной улице города. Мама звонила раз в неделю. У междугородних звонков был особенный, узнаваемый звонок — и мы со всех ног мчались к телефону. Но бабушка всегда сначала уводила нас в другую комнату, закрывала дверь, и потом поднимала трубку. Говорила очень тихо, как будто хотела заглушить саму возможность плохих новостей. В это время мы сестрой прижимались к двери и слушали. Рядом лежала большая стопка грампластинок. Вверху всегда были записи юмористических концертов Евгения Петросяна. Бабушка обожала его, и каждый день заряжала какую-нибудь пластинку на всю громкость пока лепила пельмени в крохотной и раскаленной от летней жары кухне. Голос Петросяна тогда казался мне фальшивым, он был неуместным, не приятным, не нужным, но в какой-то момент я обнаружил, что на нем было очень мягко и удобно сидеть. Мы внимательно следили за выражением лица бабушки, за ее губами и глазами, бровями, скулами и пытались разгадать ее настроение. Мы хотели узнать — новости об отце. После тезисного диалога, бабушка звала нас к телефону. Слышать мамин голос было новым, неизвестным до сих пор счастьем. Я спрашивал об отце, о том как скоро закончится война, когда мы вернемся домой и звонил ли мне кто-то из одноклассников. А потом приходило время прощаться. Это было самое сложное. Голос мамы тонул в тревожной бесконечности и на их место приходили унылые, короткие телефонные гудки.
Война закончилась в конце июля. В августе за нами приехали родители. Мама похудела, глаза стали старше, но голос не изменился. Шуток отца я тогда не понимал, но мне нравилось когда он улыбался. Этот день мог бы стать одним из самых счастливых, но бабушка тоже захотела победы. Она выставила счет родителями за наш летний лагерь для беженцев. С деньгами тогда было туго. Война. Родители просили отсрочки, но бабушка жаловалась на дорогие междугородние звонки, наш звериный аппетит и навсегда утраченные нервные клетки. В конце концов, отец отдал ей все деньги, что у них были с собой. Мама просила отца не принимать близко к сердцу, все эти жалобы стариков, но отец был непреклонен. По дороге домой, в поезде мужики обратили внимание, что мы больше восьми часов не ели и предложили свежий хлеб с какой-то вонючей рыбой. Это был вкус победы — соленый и дурно пахнущий. Но мы были счастливы.